На стороне ребенка - Страница 65

Итак, получить профессию. Но не какую попало.

Другое наблюдение склоняло меня к выбору профессии, которая была бы не только средством обеспечить существование. Во время войны 1940 года были МЯСы (это расшифровывалось как Масло-Яйца-Сыр. – Примеч. сост. франц. изд.) – спекулянты, торговавшие на черном рынке при оккупации. Новые богачи, нувориши – так называли их в войну 1914-го. Было известно, что они наживаются на нищете людей. Они спекулировали на чужом несчастье, покупая задешево дома, мебель, драгоценности, землю, акции, а потом перепродавали как можно дороже. Я не хотела заниматься коммерцией, потому что коммерция представлялась мне занятием для негодяев. На самом деле это не так. Посредники необходимы, просто все дело в способе посредничества, в соблюдении или несоблюдении законов.

«Бывают такие профессии, – думала я, – которые несовместимы с человечностью».

Закон, провозглашавший мораль извлечения выгоды за счет других, меня возмущал. Я видела, как люди, которыми я восхищалась, которых считала порядочными, за годы войны превратились, с моей точки зрения, в жуликов, эксплуатировали время, здоровье других людей. На мой взгляд, это было падение. «Бывают такие профессии, – думала я, – которые несовместимы с человечностью».

Это заставило меня обратиться к заботе о детях – ведь многие взрослые меня разочаровали, – потому что для живых существ в процессе становления можно было сделать очень многое; они еще не были изуродованы, разрушены жизненными испытаниями (или жизненными удачами).

…«Врач-воспитатель». Он, по крайней мере, связан с будущим.

Помимо этого, я надеялась выйти замуж, родить детей, и если муж будет достаточно зарабатывать, жить по-буржуазному, на содержании мужа. Я не видела в этом ничего дурного; с моей точки зрения, роль женщины заключалась в поддержании домашнего очага и воспитании детей. Если муж зарабатывает достаточно – прекрасно. Но я себе сказала: до замужества я хочу получить профессию, потому что мало ли что… Я видела столько вдов, оставшихся с детьми на руках и без всяких средств. Служба социального обеспечения появилась лишь в 1936 году. Людей разоряла не только война. Были и кризисы, и американский крах 1929 года, и русская революция с ее эмигрантами. И болезни…

В шестнадцать лет, получив степень бакалавра, я хотела продолжить учебу и стать врачом. Но пришлось ждать годы, прежде чем я смогла записаться на медицинский факультет. Почему? Потому что мать возражала, а отец к ней присоединился: ты теперь наша единственная дочь. У тебя пять братьев. Оставайся при нас. У тебя нет никакой насущной необходимости зарабатывать на жизнь.

– Когда тебе стукнет двадцать пять, делай как знаешь. А до тех пор живи с нами. Если не передумаешь, уйдешь из дому после двадцати пяти.

У меня не было никаких причин огорчать родителей.

Сначала в нашей семье было две девочки и четыре мальчика. Я была четвертым ребенком. Моя старшая сестра за несколько месяцев сгорела от рака, ей тогда было восемнадцать, а мне – двенадцать лет. Когда мне было пятнадцать, мама родила пятого сына. Для нее была непереносима мысль, что единственная оставшаяся у нее дочь уйдет из семьи. И потом, с ее точки зрения, если девушка решила получить образование, она обрекает себя на безбрачие и бездетность. В нашей семье, как с материнской, так и с отцовской стороны, я была первой девушкой, изъявившей подобное желание.

– Ты не создана для этого, – твердила мать.

– Я хочу сама зарабатывать себе на жизнь, – возражала я, – жить в своем собственном доме.

– Ты можешь остаться с нами, и потом, рано или поздно ты выйдешь замуж…

– Я хочу получить образование и профессию.

– Значит, ты не собираешься выходить замуж? Можно учиться и дома, не посещая университета.

– Да, правильно, но я хочу изучать медицину. Это мне интересно, и я хочу обеспечить себя серьезной профессией – пускай даже потом я выйду замуж, обзаведусь детьми и не буду работать.

С точки зрения наших матерей, порвать с привычками женщин их социальной среды означало сбиться с пути. В кругу, к которому принадлежала моя мама, мысль, что женщина стремится получить образование, чтобы зарабатывать себе на жизнь, вызывала ужас. Мне грозило наихудшее – моя мать предсказывала: никто тебя не возьмет замуж. Это значило – лишить себя и ее потомства. Безумие. Позор. Даже для моих родителей, людей, восприимчивых к культуре настолько, что дома у нас не существовало никаких ограничений в чтении. А поскольку интересы у меня были разносторонние – шитье, музыка, спорт, – скучать мне было некогда. Я терпеливо ждала. И я об этом не жалею. Я была немного старше своих однокурсников, когда приступила к учению, которое в то время сразу же вводило студента в больницу и сталкивало с людским страданием.

Еще одно воспоминание-веха, свидетельствующее о том, что Франсуазе Дольто легко и естественно было обращаться к маленьким детям как к равным существам: она не фиксируется на росте, как большинство людей. Какого роста человек: большого или маленького – ей безразлично.

В детстве я прочла книги одного шведа по гимнастике для женщин, для мужчин, для детей. Это были новые альбомы, предлагавшие очень простые движения. Семейная шведская гимнастика – считалось, что для того чтобы быть здоровым, надо приступать к ней с самого детства. Мой взгляд задерживался на изображениях детей, которые катались в санках по снегу, – я никогда такого не видела. Это были люди из моих снов, пейзажи из волшебных сказок.

Меня это восхищало. Родители не занимались спортом, только ездили на велосипедах во время каникул.