На стороне ребенка - Страница 121

121

Те, кто создавали кибуцы, пионеры Израиля, взрослые, не обремененные семьей люди, создав образчик возможного общежития, преподали обществу удивительный урок: так может быть в любом обществе. Правда, открыв первый кибуц, они не подумали о будущих детях! И опыт, имеющий скорее положительное, чем отрицательное значение, изначально был подвержен видоизменениям, так как в кибуце не предусматривалось места для детей. О взрослых позаботились, а о детях забыли! Общество без детей – великая утопия. Постулат был почти абсурдным – забыть, что когда занимаешься любовью, могут быть дети. Ну, и начали в этих местах рождаться дети. «Как же быть?» – задумались первые переселенцы. А модель уже была, и по ней можно было попробовать устроить рядом с деревней взрослых деревню детей. От избытка желания сделать на сей раз все очень хорошо и без ошибок они, пожалуй, и допустили ряд промахов, слишком все заорганизовав, подойдя ко всему не в меру рационально.

Например, собрать вместе детей из двух или трех кибуцев – это было бы ужасно. Детям непременно нужны кровные связи. Это понимаешь, когда приходишь в кибуц. Гидами выступают дети от 7 до 9 лет. Во время посещения они так рассказывают о других детях: «Посмотрите, вон та девочка с вязанием в руках – моя сестра. А там, большой мальчик – это мой брат, третий, а я – четвертый. А самого маленького брата тут нет. Если встретим, я вам его покажу…» Дети знают своих братьев и сестер и рассказывают о них посетителям; они словно знакомят гостей с маленьким бунгало своих родителей. Они совсем не без рода, без племени, и так здесь себя и ощущают; все названы и сохраняют тесные родственные связи с братьями и сестрами из дома, в котором не живут, но где встречаются у родителей в определенное время.

Во всех трудах по воспитанию уделяется слишком много внимания связи ребенка со взрослым. История же взаимоотношений детей между собой до конца не изучена.

Но именно эти взаимоотношения доминируют. Ими я и хотела заниматься в Мезон Верт. Нельзя при этом забывать, что отношения между детьми должны происходить через посредство матери или отца. Кстати, в кибуце это сохраняется. Пока ребенок маленький, мать обязательно присутствует на одном из кормлений – утреннем или вечернем, и так продолжается до тех пор, пока ребенок не начинает есть самостоятельно. С этого момента мать здесь уже никто не замещает, воспитательница просто следит за детьми, но у нее нет над ними никакой власти – только мать и отец инициируют детей в социальную жизнь.

То же самое могло бы быть перенесено и в школы: если бы преподавателей готовили как медиаторов, то главным в школе стало бы обучение детей отношениям между собой. А также – со взрослыми, облеченными властью; эти взрослые, выбранные родителями, должны были бы получить профессиональную подготовку для того, чтобы осуществить отъединение детей от родителей. До того момента, как ребенок окончательно станет субъектом, в нем сохраняется некая часть Я-объекта, и в этот период, когда он еще является объектом субъекта – матери и только учится сам стать субъектом, живет между отцом и матерью, ребенку совершенно необходимо, чтобы его отец или мать лично доверили его как объект новому субъекту – воспитателю, который лишь замещает родителей, но ни матерью, ни отцом не является. И тогда этот ребенок – папин и мамин субъект, который находится в процессе идентификации со своим телом и который на время от родителей отъединен, становится субъектом во взаимоотношениях с учительницей, повторяю, субъектом, а не боязливым объектом среди других объектов, которые воображают, что учительница имеет над ними неограниченную власть. Некоторые учителя и учительницы очень хорошо осуществляют этот отрыв ребенка от родителей, особенно в деревне, – у них есть время поговорить с родителями, когда те приходят за ребенком; они общаются, и у детей исчезает противопоставление. Эти сельские учителя не являются для своих подопечных чем-то мистическим. В городах же учителя для учеников – некая абстракция. Они, подобно мировым судьям, устанавливают для них нечто, напоминающее юридические санкции: «Это – разрешено, это – нет», «Имеешь право, не имеешь права», и как вытекающее – плохие или хорошие оценки, уроки, задания – санкционировано все. Даже успех! Впрочем, провал в этом случае санкционирован тоже.

В городских общественных школах учеников не рассматривают как субъектов, связанных со своими родителями, детей там делают безликими. Правда, стараются исправлять это всякими мелочами – праздниками матерей или отцов, что еще вреднее. А если нет матери? Или мать ушла и не видится со своим ребенком? Никому нет дела до того, что дети в тех случаях делают в подарок для такого праздника, а стоило бы обратить на это внимание, потому что в этот момент происходит нечто очень важное. «Ты делаешь это для мамы, для той мамы, которой у тебя больше нет, но если бы она была, то была бы рада получить этот подарок. Она была бы рада подарку, и в твоем сердце она по-прежнему есть. А мы посмотрим, что сделаем из этих подарков для мам, которых больше нет». Или можно найти фотографию мамы и сказать: «Видишь, ты даришь это маме, я – свидетель… Это – не мне подарок, я только твоя воспитательница. Это подарок маме, которая произвела тебя на свет. Если ты хочешь, можешь сделать подарок и для нынешней жены твоего папы, но этот подарок – для мамы». Так же можно действовать и если у ребенка отчим, временный или постоянный.

Праздники отцов и матерей могли бы стать уроками постижения ребенком понятий родственности, сексуальности, конечности жизни и посвящением его в понимание того удовлетворения, которое возникает от ответственного физического союза двух взрослых людей. Воспитание, которое в настоящем значении этого слова призвано привести ребенка от первозданного естества к культуре, должно бы было – и должно именно через школу – прояснить значение родственности, понятие права, законов о браке, родителях, усыновлении.

121