– Какая радость! С учебником уже всё?
– Да, но мы его будем держать под рукой на случай… если тебе понадобится повторить!
На другой день я пришла заниматься в большом возбуждении.
– Дойдем до сих пор, – сказала мадмуазель, поставив карандашную пометку на пятой или шестой строчке первой главы.
– Нет, нет, до сих пор, – возразила я, показав на конец первой страницы.
Она засмеялась:
– Посмотрим.
И вот я уже бубню слоги, составленные из букв, и перескакиваю через один самый непонятный слог, чтобы поскорей добраться до конца слова.
– Нет, нет, внимательней, ты пропустила слог.
И мадмуазель, карандашом рисуя сверху дужки, принялась отделять слог, который мне предстояло прочесть, от следующих. Она поправляла:
– Нет, не так: «д» и «е» – это не «ед», это «де», а потом «р-е» – «ре» – «ре» и «в-о», да так и читай, «во». Теперь читай слово целиком (она соединяла три маленьких дужки одной большой): «де-ре-во», «дерево». Посмотри, «едрево» – это же ничего не значит. Хорошо. Но ты устала, до сих пор ты читала очень хорошо, без ошибок, а теперь читаешь как попало. Хватит на сегодня.
Мы не добрались даже до ее карандашной пометки!
– Завтра пойдем дальше, но если хочешь, перепиши себе в тетрадку письменными буквами первые строки, до этой точки. Будь внимательна: в книжке буквы не письменные, а печатные.
Писать то же самое, но по-другому было опять-таки странно, но забавно. Мадмуазель не делала никаких замечаний. Остановившись, я посмотрела на нее.
– Пиши дальше, хорошо, правильно.
Но зачем все это?
Я очень любила мою учительницу, но совершенно не понимала, что она заставляет меня делать. К чему это нас приведет?
Помню день, когда впервые прочла без ошибок (как она сказала) целое предложение. Это было предложение, потому что оно начиналось с большой буквы, там были запятые, на которых надо было остановиться и набрать воздух, а дочитав до точки, следовало сделать паузу.
– Хорошо, читай следующее предложение.
И мой взгляд поплелся дальше, а голос, напряженный и монотонный, бубнил слог за слогом слова, по которым я водила пальцем. Мадмуазель не рисовала больше карандашом дужек над строчками, не закрывала пальцем непрочитанную часть слова. Наконец я добралась до точки, за которой начиналось «с красной строки».
– Очень хорошо. Что ты прочла?
Я показала на абзац:
– Все это.
– Да, но что ты прочла? О чем здесь говорится?
На правой странице была картинка. И я пустилась придумывать, о чем (как мне казалось) говорила эта картинка. Мадмуазель очень серьезно и все так же спокойно сказала:
– Нет, это ты придумываешь. Это не то, что здесь написано и что ты так хорошо прочла.
– Как? (Что она имеет в виду, когда говорит «очень хорошо прочла»?) Честное слово, здесь так написано.
– Тогда читай сначала (слезы, носовой платок). Ну не унывай, у нас получится.
– (К чему это все? Все время сначала да сначала.) Нет, нет, мне больше не хочется читать.
– Ну, Франсуаза, у тебя уже почти получается… Не унывай!
И я, всхлипывая, принимаюсь сквозь слезы читать полстраницы с самого начала. Невыразительная, бессмысленная вереница звуков, которые трудно произносить, тем более что мешают слезы и все время приходится сморкаться.
В третий, в четвертый раз читаю этот проклятый абзац, и мадмуазель по-прежнему спокойно спрашивает:
– Ну о чем здесь говорится? Полно, утри слезы, высморкайся, попей воды, вот так, а теперь сначала, на запятых отдыхай. Слушай хорошенько, что читаешь.
Слушать? Слушать?? Начинаю сначала и – о чудо! Я стала слушать, что читаю, и фраза обрела смысл! Это было замечательно! Добравшись до точки, я пошла дальше, слушая свое чтение, потом, добравшись «до красной строки», начала сначала, хотя мадмуазель ничего не говорила, – просто для собственного удовольствия; сперва я читала медленно, слушала сама себя, и мой напряженный, монотонный голос делался увереннее, я читала уже быстрее, останавливалась на запятых, продолжала, понижала голос на точках! Я не хотела останавливаться, но всех уже звали к столу. Так вот что такое читать? Каждое предложение, каждый абзац что-то означают. Да, но…
За столом мадмуазель сказала маме:
– Готово, Франсуаза читает.
– Быстро научилась.
– Да, хотя Франсуазе показалось, что не очень, и я не вполне уверена, что ей это понравилось. Правда, Франсуаза?
– Нет, понравилось… просто я не знала, что такое читать.
Братья спросили:
– Ты думала, это как?
– Не знаю… Как-то по-другому.
– Какая ты все-таки дурочка! Читать – это и есть читать, а писать – значит писать, вот и все.
Они, конечно, были правы, наверное, так оно и было.
После обеда на пляже я подошла к зонтику, под которым сидела мадмуазель с вышиванием.
– Скажите, мадмуазель…
– Что такое?
– Я хотела бы знать, как по правде учатся читать.
– Но ты же теперь знаешь.
– Да, потому что вы сказали, чтобы я слушала… И тогда мне стало понятно, но может быть, завтра я уже так не сумею!
– Что ты! Теперь уже не забудешь. Это все равно что ходить: если научилась, то уже не разучишься.
– Да, но я про то, что там написано… Хорошо, что мне понятно, но это не интересно, это не настоящие «Туфли Абу Касима».
– Нет, настоящие – это начало истории. Ты прочла первую главу.
Я задумалась.
– О чем ты размышляешь?
– Я думаю, почему вы мне раньше не сказали, чтобы я слушала.
– Нет, я тебе все время говорила, но у тебя не получалось слушать, тебе, наверно, было слишком трудно следить глазами.
– А когда читаешь и слушаешь, это другая история, чем та, что нарисована?