На стороне ребенка - Страница 106

106

Средства массовой информации, телевидение, журналы выдвигают на первый план «папу-наседку», отцов-одиночек, которые нянчат детей . Это течение оказало свое влияние на некоторых отцов из тех, что прежде блистали своим многолетним отсутствием у домашнего очага. Теперь, когда их дети уже стали подростками, им жалко, что в те годы, когда эти дети были оставлены целиком на попечении матерей, они не дали им всего того, что было бы желательно. Они чувствуют, что что-то упустили, у них нечиста совесть. И вот они пытаются наверстать упущенное и ведут себя с детьми в точности так, как следовало вести себя с ними, когда этим детям было три года. Они целуют, ласкают ребенка, и т. д., хотя раньше они этого не делали.

Разумеется, это надо делать не тогда, когда ребенку уже исполнилось семь или даже десять лет. Ребенку несомненно нужен отец, но уже не на этом языковом уровне. Такое поведение – гомосексуальная эротизация ребенка со стороны отца, причем в наиболее тяжелой форме. Для ребенка лучше, чтобы его эротизировал кто угодно чужой, но только не отец. В сущности, будучи его родителем, этот мужчина, отец, обращает время вспять, способствуя регрессии и в своей собственной истории, и в отношениях между ними обоими, хотя отцу представляется, что он помогает ребенку и способствует его прогрессу. Эти отцы-невротики очень опасны, когда они внезапно обнаруживают, что их ребенок, которого они до сих пор не знают, сын или дочь, вот-вот «умрет» и превратится в юношу или девушку; они хотели бы оживить в себе ребенка, с которым в свое время обошлись, как с собакой. Они думают, что, играя в товарища, помогут ребенку совершить этот переход, заполнят оставшуюся лакуну. На самом деле это они сами хотят испытать то, чего когда-то себя лишили, навечно хотят сохранить отношения опекуна к опекаемому, которых им недостает, но время которых истекло.

Я подозреваю, что эти новые отцы, желающие не только помогать женам, но и подменять мать при ребенке, «беременны» неким смутным желанием опекать и нянчить; в них есть что-то каннибальское. То, как они говорят о своих малышах, наводит на мысль о любви-сосании. В данном случае отсутствуют отношения между двумя одинаково ценными человеческими личностями. Такой взрослый не входит в контакт с будущим мужчиной или с будущей женщиной, чувствуя свою ответственность за ребенка, чье тело пока еще слабо, но чей ум уже равен его уму. Ведь ум ребенка по ценности равен уму взрослого. И самое главное – не следует препятствовать пробуждению этого ребенка, но в то же время необходимо поддерживать с ним аутентичное общение. Если цепляться за этого ребенка, как за спасительный круг, он рискует почувствовать себя частью взрослого. Что правда, то правда: некоторые дети придают сил своим родителям. Но установить с ребенком здоровые отношения, ничем ему не вредящие, можно только в том случае, если и родитель поддерживает отношения и общение с другими, и у ребенка также существуют отношения с другими людьми (взрослыми и его возраста), а не только с ним (взрослым, опекающим, охраняющим его, любящим родителем).

Рассмотрим отношения взрослого с ребенком, которому он приходится отцом. Они зависят от того, чем для него был или не был его собственный отец. Если этот взрослый преждевременно потерял или вообще не знал отца, со своим сыном он ведет себя совершенно неправильно, потому что не имеет никакого образца. Если он идентифицирует себя со своим отцом, он заблуждается еще больше, потому что воспитывает своего сына таким образом, как будто сын – это он сам в детстве; а если он противоречит своему отцу, то ведет себя опять-таки неверно, потому что единственный ориентир для него – обращаться с сыном не так, как обращались с ним, а наоборот; но в любом из этих трех случаев он воспитывает не детей, а себя, как будто в действительности его дети – это он сам; он воспитывает себя самого. Такая тенденция существует в отношениях взрослого к ребенку; эти отношения пагубны, пока отец не поймет, что мы не должны воспитывать в нашем ребенке самих себя, таких, какими были бы или какими хотели бы быть, потому что ребенок не должен стать ни таким, как мы, ни похожим на нас – он должен стать совсем другим, чем мы.

Мода всегда бросается из одной крайности в другую. В сфере воспитания это опасно. Педиатры слишком долго исключали отца из пары мать-дитя, и вот теперь отец набирает силу, и сегодня, в тот момент, когда матери приходят к осознанию того, что их ребенок – языковое существо, папа-наседка эротизирует ради собственной выгоды свое отношение к ребенку и обрушивает на ребенка избыток прикосновений и ласк, характерный для матерей-собственниц.

Сравним два противоположных случая, отстоящих друг от друга по времени десятилетия на три. В 50-х годах молодая преподавательница приходит к педиатру с шестимесячным младенцем, который чахнет на глазах. «Вы часто с ним говорите во время кормления?» – спрашивает встревоженный врач. – «Никогда не говорю. В этом возрасте он еще ничего не понимает».

Написавшая мне в 1984 году женщина, тоже преподавательница, домой после родов вернулась в депрессии, и, судя по ее письму, общалась с ребенком не больше: она буквально заставляла себя говорить с младенцем, хотя ей совершенно этого не хотелось. Она говорила, хотя ей нечего было сказать, – говорила, потому что слышала, что я рекомендую матерям устанавливать со своими младенцами речевые отношения. Пока она говорила что попало, ребенок отворачивал головку. Он улыбнулся ей только в три месяца, когда она наконец сумела выразить перед ним то, что чувствовала искренне, обрела «правдивый внутренний язык». В том, что касается качества слова, ребенка не проведешь.

106